Пушкин, подними рассаду! Из истории памятников

Стела во Владикавказе, на которой Пушкин показывает дорогу, вероятно что дорогу, Грибоедову, Лермонтову, осетинскому поэту Косте Хетагурову, Льву Толстому и Шаляпину. У ног Пушкина скульптор положил пустивший листья саженец лаврового дерева. Из спутников Пушкина только один Толстой заметил нелепость ситуации и, глядя на саженец, нахмурился. Возможно, вспомнил, что в день открытия опекушинского памятника Пушкину в 1880 году толпа общипала все возложенные к памятнику венки, а недруг Толстого Достоевский ночью, с 18 на 19 июня, принес к памятнику лавровый венок, который достался Достоевскому после произнесения им речи на открытии (18 июня, по ст. стилю)*. Шаляпин, стоящий за Толстым, думает о чем-то своем - вместе с Кустодиевым, у которого, с портрета Шаляпина, скульптор позаимствовал позицию головы и правой руки, сняв с певца шубу. Грибоедов тоже мог бы недоумевать, по другому поводу: если Пушкин показывает ему дорогу, то он в этом не нуждается: на Кавказе Грибоедов бывал, и не раз, раньше Пушкина. Если же скульптор жестом Пушкина утверждает его литературное первенство, то Грибоедов и тут имеет право на претензию: он свое "Горе от ума", а Пушкин свою первую поэму "Руслан и Людмила", писали в одно и то же время.

Куда Пушкин показывает и о чем рассказывает своим спутникам, забыв о будущем лавровом венке, который он и положил у своих ног, собственно, остается неизвестным. По моей версии, он рассказывает о встрече с молодой калмычкой, с которой познакомился в степях, когда в 1829 году направлялся в Эрзерум, через степи и Владикавказ. Похоже, что из двух своих версий этой встречи Пушкин излагает ту, которая представлена в его стихотворении "Калмычке":
                                                                                                                                                                                               

Другая версия изложена в черновике дневника поэта. Совсем другая. Настойчивые его приглашения к тому, чтобы "забыться", закончились тем, что он получил удар балалайкой по голове (после чая с бараньим жиром, но без лаврушки).

*Третья причина, по которой Толстой мог нахмуриться: стрелки на штанах Пушкина и Лермонтова, они стали практиковаться с конца 19 века.